Быстрее часа не получилось, со станции я вышел в семь тридцать и вскоре после восьми нагрянул домой. Почти так же неожиданно как тогда, после госпиталя. И встретили меня хоть радушно, но как-то излишне суетливо, и глаза у бабули бегали. Первая мысль — фургон!

— Что-то с фургоном?

— Да что с ним сделается? Стоит себе во дворе спокойно пока что.

— Что значит «пока что»?

— Ну, я на завтра договорилась, что заберут его.

— Не понял⁈ Кто заберёт, куда, зачем⁈

— Так я ж говорила, убрать те глупости, что ты наворотил, поправить, как положено, чтоб, значит, нормальная повозка получилась, как у людей. Ты ещё слушал, соглашался.

— Так, ты опять за старое⁈ Как на Новый год, да⁈

— Что значит, «за старое», за какое ещё «старое»⁈ Сам же согласился, договорились!

— Мы договаривались, что ты без меня его не трогаешь! Больше я ни с чем не соглашался — просто ты слушать не собиралась мои резоны. И ничего в нём исправлять не нужно!

Аж сердце захолонуло — если бы не новый вечерний поезд, мог остаться в Минске на ночёвку, и уехал бы мой автомобиль неизвестно куда в лапы неизвестного мне «мастера».

— Тебе-то откуда понимать, что надо и что не надо? Люди годами учатся, а не просто какие-то придумки бестолковые…

— Так! — Я в чувствах хлопнул ладонями по столу. — Помолчи минутку и просто послушай. На тот фургон, на котором я уезжал, у меня есть покупатель, который готов заплатить за него двадцать пять тысяч.

— Так продавай, покуда дурень не разобрался!

— Я сказал — помолчи!

Бабушка замолчала, но надулась обиженно.

— Покупатель как раз-таки знает, чего хочет — это тот специалист, который руководит бригадой, которая мою изнанку изучала, геолог и заместитель профессора в университете.

Пока бабуля думала, как «обнулить» перечисленные мною регалии покупателя, продолжил:

— И цену он назначил сам, как начало для торга. Но я ему продавать не хочу, потому что на самом деле ему нужно чуть другое. Так, речь не об этом! Авто обошлось в три с половиной, ещё четыре — артефакты, материалы и работа наёмных специалистов. И, выходит, семнадцать с половиной — за мои придумки. Которые бестолковые. Страшно подумать, сколько толковые бы стоили!

Бабуля обиженно поджала губы, как всегда, когда не могла мотивированно возразить в споре. И пока она, опять же — по традиции, не сменила резко тему, продолжил:

— Короче. Вещи мои без моего разрешения не трогаешь. И ночевать я буду в фургоне — понятия не имею, с кем ты там «договаривалась» и когда у них утро, а искать фургон по всему Великому княжеству у меня ни времени, ни желания нет!

Глава 14

Утро для меня началось в половине шестого утра. Какой-то хмырь открыл запертую мною с вечера водительскую дверь и полез внутрь кабины, при этом опрокинув на себя жестяной таз, прислонённый изнутри к двери по настоянию деда больше «по приколу» и как «воспоминание о детстве пионерском». Я включил «ночной» свет в салоне — в кабине подсветка загорелась сама при открытии двери. Большой не включал, чтобы не лишать себя возможности видеть то, что происходит снаружи: до восхода Солнца оставалось ещё около получаса, и хоть темнота ночи начала сменяться сумерками, яркий свет «в комнате» превратил бы окна в зеркала, а до включения фар я из салона дотянуться не мог.

— Ты кто такой? — ничего умнее я не придумал спросить.

— А, мля! — Воскликнул вторженец, потом увидел моё лицо и резко успокоившись продолжил: — Слышь, пацан, свали нахрен!

— Чееего⁈

— Ты чо, тупой или глухой? Свалил нахрен, по-бырому, из моей авто!

Нет, он реально употребляет слово «авто» в женском роде! Что за чувырло такое⁈

— Ты что за дикая тварь из дикого леса? И с какого это перепоя мой фургон твоим стал⁈

— Слышь, пацан! Не хочешь по-хорошему, ща тебе по-плохому сделаем! Лёха, мля, иди сюда, тут тупень какой-то внутри сидит!

Меня и до этого ситуация не слишком развлекала, но прямые угрозы и какой-то неизвестный «Лёха», а может, и не только он — вообще разозлили. Я поднял руку, которую до этого прятал за спинкой сиденья, стараясь держать револьвер так, чтобы неизвестный видел и направленный ему в лоб ствол и перстень на пальце.

— Так, дебил агрессивный! Ты угрожаешь дворянину на его земле и претендуешь на его имущество! Я тебя сейчас пристрелю тут нахрен и пойду к менталисту — так мне за тебя ещё и премию дадут!

— Лёха, млять! Тут подстава! — Хрипло просипел (не знаю, как ещё описать этот звук) резко утративший кураж противник.

— Не двигаться! Руки на сиденье, ключ от авто — туда же!

Судя по еле различимому на слух топоту неведомый «Лёха» не стал даже пытаться стать героем, спасающим друга, а оперативно исчез в сумерках. Это расслышал и понял также мой визави, иначе с чего бы ему шептать про то, что Лёха — сука?

— Это ты врёшь! Не может Лёха быть сукой, чисто анатомически, только кобелем!

— Чё, мля⁈ Ты чё, на голову ударенный⁈

— Чё-чё, хомут через плечо! У меня и бумага есть, что я контуженный, так что — не рискуй, чучело, не давай мне повода пострелять по «бегущему кабану». Хотя… Какой из тебя кабан, максимум — подсвинок!

Пока нёс всё это, я, не отвода ствол и взгляд от неизвестного, двигался приставными шагами к двери. Хорошо, что стол убрал и разложил только задний диван — при разложенном переднем трудно тянуться к дверной ручке. Да и так придётся револьвер в левую руку перекидывать, поскольку я спиной к выходу.

В момент, когда я выпрыгивал из салона спинки сидений кабины закрыли мне обзор на неудавшегося похитителя автомобиля и тот, не будь дурак, тут же рванул бежать, прикрываясь от меня корпусом фургона, то есть — наискосок в направлении его задней части и одновременно — парадных ворот. А он, паразит, неплохо планировку участка изучил — отсюда ворота не видны! Правда, они же заперты, так что разницы с забором немного.

Пока я обогнул «морду» моего транспортного средства, злодей успел пробежать метров пятнадцать-двадцать. Убивать его я, несмотря на угрозы, не хотел, калечить — тоже, и не только из-за того, что придётся задержаться тут на время следствия, пропустив Осенний бал в Могилёве, но и в целом из человеколюбия. Но и отпускать просто так — будет неправильно. Я выстрелил над головой бегуна, больше всего беспокоясь, чтобы не попасть ни в один из соседских домов, а во вторую очередь — чтобы «бегущий кабан» не подпрыгнул. Он всё же сделал это, но уже после выстрела и, заверещав раненым зайцем, побежал ещё быстрее, какими-то нелепыми рывками и скачками, быстро скрывшись за углом. Да уж, пролетающая над ухом тринадцатиграммовая пятнадцатимиллиметровая ребристая пуля звучит очень солидно и мотивирующе. Выбежав на ближайшую точку, с которой открывался обор на ворота, я увидел «простимулированного спринтера» в паре метров перед ними. Из тех же соображений «нагнать страху» пальнул супостату под ноги. Удар пули об щебёнку словно подбросил бегуна, как взрыв, и тот, издав какой-то вовсе нечеловеческий взвизг взлетел на столб ворот, словно кот на яблоню. Не задерживаясь наверху ни на мгновение, мошенник свалился вниз с каким-то хрустом, за которым последовал дробный топот.

«Бабулина гортензия — вот что хрустело! Кранты кусту!»

«Да плевать — её всё равно каждую осень обрезают почти под корень».

Тем временем округа оживала и начинала активно шевелиться — всё же стрельба без видимого повода тут дело, мягко говоря, нечастое. Лаяли собаки, загорался свет в окнах, хлопали калитки и слышались голоса, спрашивавшие о том, что произошло, и кто стрелял. Я вздохнул, отпер калитку и вышел на улицу.

— Я стрелял, Рысюхин Юра! — Я поднял руку вверх, привлекая внимание.

— Юра⁈ Что случилось⁈

— Да влезли два каких-то придурка, пытались что-то не то со двора украсть, не то от фургона отломать. А я как раз в нём ночевал.

— Зачем⁈

— Хотел проверить, удобно или нет, может, переделать что, пока не поздно.